|
В этом очерке речь пойдёт всего об одном дне, а точнее – об одной ночи, и если быть ещё точнее, то – о пятнадцати зимних часах, во время которых Солнце освещало совсем другие уголки нашей планеты: Южную Африку, Бразилию, Австралию. Вот он, перед тобой, красный автомат по продаже билетов. Быстрыми широкими шагами идёшь прямо к нему через просторное светлое здание вокзала, окаймлённое очередями в пригородные кассы. Ты договорился встретиться на месте с Е. в шесть часов вечера, и до отправления подходящей электрички остаётся всего пара минут. В спешке суёшь в автомат тысячерублёвую купюру, но он не принимает. Суёшь ещё раз, и она проваливается внутрь. Подставляешь ладонь к окошку выдачи билетов – ничего не происходит. Ждёшь. Нажимаешь повторно на кнопки. Проверяешь, не вылезла ли обратно банкнота из купюроприёмника. Нет. Ни её, ни билета. Пробегаешь глазами по информационным надписям и узнаёшь, что принимаются только десяти-, пятидесяти- и сторублёвые купюры… Какое-то чувство сиюминутного краха растекается по телу. На подходящую электричку можно теперь не спешить. Следующая – через восемь минут, приезжает на полчаса позже. Информационный текст на панели автомата также гласит, что по вопросам, связанным с работой сего красного устройства, нужно обращаться в двадцать восьмую кассу. “В кассу, которая никогда не работает”, – скажет потом с улыбкой Е. Хорошая шутка. Двадцать восьмая касса действительно не работает. Окидываешь взглядом зал. Есть одна свободная административная касса. Туда. Рассказываешь о “съеденной” тысяче, и женщина за стеклом, улыбаясь, отправляет тебя к двери со звонками, в противоположный угол зала. Звонишь в один, в другой – через секунды дверь открывает женщина. “Странно, – говорит, – тысячи у нас не принимаются… Но сейчас посмотрим”. Поворот спецключа, и передняя панель “похитителя” уходит в сторону. А там, на металлическом дне короба автомата, лежит она – тысячная банкнота! — Она провалилась в щель между купюроприёмником и передней панелью, — сама удивляясь, объясняет женщина и возвращает мне зелёный прямоугольник с тремя нулями. Я на мгновенья теряюсь, ведь вернуть у государства тысячу рублей за две минуты – это бесценно. Определённо, на моих глазах произошло небольшое чудо. Хотя слово “небольшое” здесь лишнее, потому что у чуда не может быть размера. Очередь в обычную кассу – и за минуту до отправления я запрыгиваю в ту, следующую, электричку. В вагоне светло, тепло и достаточно свободно. Нахожу место у окна, достаю наушники и включаю музыку. Городские здания всё быстрее начинают мелькать, неминуемо приближая зелёную электричку к сказочному январскому лесу. И именно среди деревьев, укутанных белым-белым снегом, состав погружается в тёмную ночь. Теперь музыку в сторону – нужно немного, хотя бы в общих чертах, подготовиться к литургии. Оказывается, православные считают, что во время причащения хлеб и вино полностью превращаются в тело и кровь Христовы; католики полагают, что изменяется лишь сущность хлеба и вина, а вкусовые их качества на физическом уровне остаются прежними; протестанты придерживаются мнения, что метаморфоз хлеба и вина не происходит вовсе – верующий лишь морально ощущает соприсутствие тела и крови Христовых; Лев же Толстой прямо называет сей обряд колдовством, гипнотизацией и отступлением от Евангелия. -1- |