|
Выходите из подъезда и идёте по обычному московскому району, купив на фруктово-ягодном развале немного черешни. Расцвели белыми цветками жасмины, розовыми – шиповник. Отцвели белыми гроздями каштаны. Несказанно увеличилась популяция скворцов – чёрных птиц в светлую крапинку, размером больше воробья, но меньше голубя, с жёлтым клювом. Они теперь повсюду. В этом году – целое нашествие скворцов на Москву. Как спел бы Иосиф Кобзон, подводя черту под последним потрясением России, под девяностыми годами двадцатого века: К золе и пеплу наших улиц Опять, опять, товарищ мой, Скворцы пропавшие вернулись! Скворцы пропавшие вернулись!! Бери шинель, пошли домой. Не помню, как мы перешли к теме природы, но Оля – красивая девушка, невысокого роста, с тёмными волосами, большими глазами, выделяющейся грудью, в летнем воздушном платье – сказала: — А что? Ты же показывал кошке грозу. Тогда я был на даче, и после солнечного дня начиналось некое подобие урагана. Отчего-то я взял на руки кошку и сел с ней на уличной скамейке. Прижал её к телу – так, чтобы ей было тепло. Дождь крупными каплями всё чаще падал на нас и на землю, над которой уже висели тёмно-синие тучи. Всё чаще сверкали молнии, вызывавшие совсем близкие раскаты грома. Сильный ветер с лёгкостью колыхал деревья, клонил вниз траву. Уверен, кошка ни разу не находилась в эпицентре бури – думаю, всегда пряталась как минимум под какими-нибудь навесами. Она не сопротивлялась, её когти не впивались в меня. Наверное, минут десять мы сидели спокойно на лавке. Она наблюдала за происходящим. Я тоже. И только когда дождь стал принимать полноценную форму, кошка принялась рычать откуда-то изнутри. Я встал вместе с ней и зашёл в дом. — Да, забавная была история, — вторил я Оле. — Интересно, как выглядела бы эта картина, если бы её рисовал художник? Думаю, она даже не должна быть совсем уж реалистичной – достаточно монотонных простых форм, может – “мультипликационных”. Пары тёмно-синих облаков на синем небе, пары белых зигзаговых молний, двух-трёх гнущихся зелёных деревьев слева, части коричневого дома справа. Вид должен быть как бы из-за спин, с затылков: внизу картины, чуть левее от центра, сплошным чёрным цветом изображена моя голова с плечами, чуть правее – голова кошки с треугольными ушками. — Нет, так нельзя. Так получается, что кошка сама по себе наблюдает за грозой. Будто ты её и не держишь. — Точно. Ну, тогда мою голову с плечами нужно чуть увеличить и расположить по центру картины, а над правым плечом надо нарисовать голову кошки с треугольными ушками. Оля засмеялась и дополнила: — И надо всё ещё изобразить так, чтобы было понятно, что кошка главнее, чем гроза. — Это безусловно, — согласился я, и уже с моих губ долго не сползала улыбка. Наш путь лежал к Алёнушкину пруду – пруду, изображённому на картине Васнецова “Алёнушка”. В центре полотна, среди осоки, пышных ёлочек и тонких берёзок, на большом сером валуне сидит Алёнушка. У неё настолько простодушный вид, что, вспомнив в разговоре американского актёра Николаса Кейджа, вспомнив его простоту, отсутствие мимики и одинаковую игру во всех фильмах – за что он давно стал моим любимым актёром, – мы тут же провели сравнение между двумя героями и пришли к выводу, что Кейдж мог бы с лёгкостью заменить Алёнушку на полотне Васнецова. Так же бы сидел он босой на сером валуне, прижав голову к коленям. — У него лицо подходящее! Так что он – вылитая Алёнушка, — подытожила Оля. -1- |
|