Каждый повидавший жизнь фанат желает быть похороненным по-особенному и, как и любой человек, не желает умирать. Такова человеческая природа, если не брать в расчёт крайних жизненных ситуаций. Вот, фанаты ливерпульского “Эвертона”, те вообще завещают закапывать свой прах прямо на футбольном поле. Славян, молодой человек ростом выше среднего, не полный, но и не спортивного телосложения, с коротким ёжиком на голове, многими чертами походящий на главного тренера сборной России Леонида Слуцкого или на начинающего чиновника, приближаясь к своим тридцати, ни о чём таком вслух не говорил и вряд ли даже задумывался – да и кто об этом задумывается в столь раннем возрасте? Максимум, что возникало в разговорах с ним – так это шутливое представление о старости: как мы с бородами и палочками будем ходить на стадион и поддерживать московский “Спартак”. Невольно почву для этих мыслей давали старики, посещавшие футбол. Не спеша, точно карабкающиеся крабы, устало забредали они на трибуны восьмидесятитысячных “Лужников” – и тут бы я хотел написать, что и на трибуны “Открытия-арены” в Тушине, нового, собственного, стадиона “Спартака”, – но в очередной раз вспомнил, что Славику посчастливилось лишь купить абонемент на первый по-настоящему домашний сезон. Кто-то покупает годовой абонемент в спортзал, кто-то – в бассейн, кто-то – на электричку, а кто-то – на футбол. В тот жаркий июльский день мы отошли от касс новёхонького стадиона, покрытого красно-белой чешуёй, забрели в тенистый тушинский дворик, совсем рядом с которым когда-то находился Тушинский лагерь Лжедмитрия Второго, присели на лавку у одного из подъездов пятиэтажки, на радостях откупорили по бутылке холодного пива и представили, как посетим матч открытия, Славяном так и не увиденный. Хотя, уверен, и из нового спартаковского дома он не брезговал бы уходить сразу после первого тайма – если бы игра родной команды вгоняла его в тоску и уныние. В такие моменты всё в одночасье со Славяном происходило как в его же собственной шутке: “Жил-жил человек – и приуныл”. После покидания “Лужников” Славик всегда направлялся в любимое кафе “Голубка”, практически к стенам Новодевичьего монастыря – одного из трёх московских объектов всемирного наследия ЮНЕСКО: наряду с красным Кремлём и белоснежным шатровым храмом в Коломенском. Из года в год, из века в век, все вокруг, конечно, норовят расписывать, какие события происходят в монастыре, а поведать о жизни у его периметра никто не желает. Я же расскажу об этом в одном предложении: внутри “Голубки” Славян проходил сквозь наполненный сладко-сдобными ароматами кафетерий и поднимался по крутой лестнице в бар, где за пенным напитком досматривал игру, попутно душевно лопоча с посетителями и барменами. О, охлаждаемая подлинная страсть! О, силком распыляемые эмоции! О, жажда человеческого общения! Не встречал я больше таких фанатов! Видел кузьмичей – спокойных болельщиков, мужиков и ребят с кульком семечек, – считающих себя фанатами, а вот фанатов, считающих себя кузьмичами – нет! А фанат – что, фанат? Фанат – это вовсе не тот, кто матерится, жжёт файеры и дерётся за каждым углом. Фанат – это вообще не только футбол. Фанат – это фанат жизни и по жизни. Он страстен и на футболе, и вне футбола, как фанат любой профессии. “Некоторые думают, что футбол – это вопрос жизни и смерти, но они ошибаются – футбол гораздо важнее”, – сказал как-то Билл Шенкли и был не прав: в том, что сказал так исключительно о футболе. “Весь мир – театр. В нём женщины, мужчины – все актёры”, – говорится у Шекспира, и снова – неверно, ведь жизнь и футбол, эти составные части мира, круче театра, потому что в них люди играют сами себя. -1- |
|||||||