|
Примыкавшая к ней пара сидений, по обыкновению, была направлена против движения: не в последнюю очередь ради ускоренного сбора денег. Сами таблички с указанием стоимости проезда отсутствовали. В придачу, ценовой вопрос усиливался тем, что оба хмельных попутчика передавать по рядам явно ничего не собирались. Из-за слишком тёмных стёкол владивостокец совершенно перестал понимать, где ехал, и начал уповать лишь на объявление остановок водителем. Замкнутое салонное пространство, в котором окружавший мир можно было увидеть исключительно через приоткрытое окошко, Андрей вскорости прямо сравнил с тюремной камерой. “Какой-то ГУЛАГ, обёрнутый красивой прочной обёрткой!” – вознегодовал про себя фанат стихий. Немедля он вспомнил своего отца, частенько употреблявшего это зловещее слово в быту. Вдобавок папа считал родоначальником ГУЛАГа (Главного управления исправительно-трудовых лагерей. – Прим. автора) не Сталина, а Петра Первого. По отцовскому мнению, прорубание окна в Европу сполна компенсировалось эксплуатацией и катастрофическим обнищанием без того бедного населения России. Правило имярека об отделении страны от государства подсобило распространению параллели с тюрьмой на весь микроавтобус. Туманный гость ясно представил себе, как власть в лице шофёра и церковь в лице священника помыкала народом. Причём занимали они, конечно, самые комфортные места. Обычным же людям, словно шпротам, отводились узкие тесные сиденья в мрачном застенке. “Русь, куда ж несёшься ты? – напросилась на ум приморца известная фраза Гоголя. – Дай ответ! Не даёт ответа”. Будто услышав недовольство пассажира, шофёр нажал педаль тормоза и открыл окошко полностью. Хлынувший через прямоугольный проём свет заставил владивостокца ненадолго спрятать голову за спинкой сиденья. Когда глаза свыклись с естественным освещением салона, Андрей увидел в окошке множество еле ползших машин с горевшими стоп-огнями. — Опять этот ХКАД стоит! — саркастически прокомментировал водитель попадание в красную автомобильную реку. — На ХКАДе жизни нет! — гоготнул сидевший рядом священник. — Но нет её и за ним! — поддержал соседа смехом шофёр. Спустя пару секунд водительский хохот заглушила включённая сирена, сопровождавшаяся красным светом мигалки. Он, точно языки костра, принялся отражаться от металлических корпусов встрявших в пробку авто. Государственная машина, резко вывернув влево, почти прижалась к отбойнику и стала вновь ускоряться на липовой полосе. Одна половина автомобиля занимала разделительную зону, а другая – левый край трассы, освобождённый отринувшими вправо участниками дорожного движения. Для любителя катаклизмов беспечная поездка с работавшим проблесковым маячком являлась первой за всю жизнь. Нахождение в машине скорой помощи возле отца, страдавшего от приступа аппендицита, Андрей беззаботным не считал. Правда, маршрутка со сверкавшей мигалкой всё равно воспринималась дальневосточником как маршрутка. Это позволяло одновременно ощущать себя и на вершине мира, и у его подножия. В памяти молодого человека сразу всплыли два подзабытых противоположных чувства. Речь, прежде всего, шла о ненависти, которую он всегда испытывал к транспорту чиновников, разгонявшему рядовых автомобилистов на крутых дорогах Владивостока. Вторым чувством была радость от того, с каким трудом чиновничьи машины забирались на обледеневшие, не чищенные коммунальными службами городские подъёмы. -68- |
|||||||
|
пред
след
|
|||||||