|
Любитель катаклизмов тоже бегло осмотрел небо. Над рядами по-прежнему проплывали кучевые облака, украшавшие здешнюю двухтысячную купюру. Судьи синхронно присели, а вслед за ними – публика. — Итак, все на месте, — доложил председатель. Для верности он опять окинул взором амфитеатр. — Завершается слушание дела Федькина Ивана Петровича. Напомню его суть. Давно известен расхожий небесный закон: если человек плохо вёл себя по жизни – убивал, насиловал, воровал, сильно обижал людей, много пил, много курил или ещё как-нибудь грешил, ведь способов грешить великое множество, – то в следующей жизни он снова родится в России. И суду предстоит вынести решение, где вновь заслуживает родиться Федькин: на территории небесной России или за её пределами. Собравшиеся в амфитеатре одновременно выразили две противоположных эмоции: одни заухали, другие восторжествовали. Столь резкий контраст насторожил приморца, но не так сильно, как произнесённые судьёй слова. “Что значит “снова родится”? – вопросил себя фанат стихий. – Он, что, умер? Да вроде жив... А раз жив, то его ж нельзя судить, ведь его будущие поступки неизвестны... Чертовщина какая-то! Хотя чему тут удивляться... Слушай – да не спрашивай. Моё дело – домой вернуться”. — Прошу тишины! Тишины! — успокоил публику председатель. — Слово предоставляется адвокату Федькина, Ермоловой Алине Вячеславовне. Когда зал умолк, водитель кабриолета неспешно подошла к одиночной трибуне. — Здравствуйте, уважаемый суд. Здравствуйте, господа и дамы, — поприветствовала всех девушка. — Грешить – это вообще значит наносить вред кому-либо, включая самого себя, и Иван Петрович всегда об этом знал. Оттого и жил всегда размеренно. Он к своим шестидесяти пяти имеет за спиной явно не скверные дела! Да, выпивал по праздникам, причём обязательно на юбилеях. Да, выкуривал несколько сигарет в день, и то – только из-за резких скачков бытовухи, а не так чтобы пачку за сутки. Да, два раза переспал с Зинкой, одинокой женщиной из соседнего подъезда, на празднованиях её сорока и пятидесяти – оба случая остались единственными в его жизни, с до сих пор окутанными туманом предпосылками. Ни жена-покойница, ни дети, ни кто-либо ещё об этом никогда ничего не знали, кажется – и сама Зинка, которая до сих пор путается в показаниях, а значит, и плохо никому не стало. Муки совести сильно терзали моего подопечного тогда лишь в первое время. Да, Иван Петрович вынес с завода пару деталей – от этого-то кому стало хуже? Государству? От такой мелочи точно не убыло, да и государство не человек. Также имело место множество других неприятных эпизодов, однако важности в них ровно никакой не было: что на работе, что дома, что в каких-то малоизвестных или в совсем неожиданных местах. Толпа зацокала, послышались говорившиеся полушёпотом реплики, ни одну из коих дальневосточник толком разобрать не смог. — Прошу тишины! — гаркнул судья и стукнул молотком по деревянной подставке. — Поэтому, — продолжила Лина под стихавший гул, — беря в расчёт всю незначительность и мизерность совершённого плохого, Иван Петрович с полным правом всё равно хочет заново родиться в России. Потому что любит её. Любит её, несмотря на беспроглядную серость, скупость на радости и повсеместные плевки в человека, пускай даже тот отгородился от мира в туалете. Хотя плевки, само собой, относятся исключительно к государству, которое спутать с родиной всегда очень и очень легко. Россию Федькин любит беззаветно из-за того, что есть в ней что-то такое, такое, что и не выскажешь сразу, что-то такое душевное, близкое нутру, что-то такое настоящее и к себе притягивающее, где бы человек не находился. Особенно это самое притягивающее и душевное Иван Петрович чувствовал, когда заседал в гараже с мужиками или на каком-нибудь празднике при берущей за душу русской песне. В общем, любит свою родину Федькин, и ничего тут поделаешь. -85- |
|||||||
|
пред
след
|
|||||||