Я родился в темноте печи. Едва её заслонка была отодвинута, могучие женские руки, одетые в перчатки, потащили противень вместе со мной и многими такими же, как я, наружу.

В жарком душном помещении пекарни я впервые в своей жизни увидел свет – он пробивался из запотевших узких прямоугольных окон, ютившихся под самым потолком. Заботливая высокая полная женщина, наша мама, не переставая спорить с ожидающим товар доставщиком хлеба, принялась разрезать нас практически пополам – я и мои братья в тот момент представляли из себя цельные хлебные батончики.

— Ты? Ты считаешь себя важным человеком? — смеясь, вопрошала мама и вкладывала в каждого из нас тонкие ломтики ветчины, лист салата и несколько помидорных кружков. Она делала все движения столь аккуратно, что ни одной томатной капли не попадало на её белоснежный фартук, накинутый поверх такой же белизны халата.

— Да! Если на то пошло, то вообще каждый человек важен! — досадовал доставщик, худощавый мужчина лет сорока, в серо-коричневой одежде с ног до головы.

— Ну не смеши меня! Я тебе скажу так: человек становится важным, когда из-за него начинают умирать другие люди. Если этого нет, то человек ничем не отличается от себе подобного.

В разговоре повисла долгая пауза, грозившая стать его окончанием. А вот у меня сейчас же появилась мечта. Всем свойственно мечтать – почему этого не могу делать я? Когда, когда очередь дошла и до меня, когда заботливые руки мамы, теперь уже без перчаток, вложили между моими хлебными половинками кусочки ветчины, помидора и рифлёный салат, я захотел стать самым важным сэндвичем. Самым-самым важным! Едва же твёрдые, иссушенные жаром и мукой, но всё равно отдающие нежностью подушечки пальцев мамы обернули меня в бумагу, я принялся мечтать о большем – я возжелал быть самым-самым важным! Вообще, среди всех – даже среди людей.

Предаться мечтам ещё сильнее в тишине мне не дали – мама сложила нас в ящик, причём я, слава богу, оказался в самом верхнем ряду, и дала разрешение доставщику забрать нас. Тот грубо схватился двумя руками за низ, чуть не выронив меня, и пошёл к выходу.

Двери пекарни распахнулись, и я одной из своих полуразрезанных горбушек, которую упаковочная бумага не закрывала, увидел белый день, первый белый день в моей жизни. Даже это был не день – это было утро. Свежее, с чистым небом, с шумом небольшой реки, зажатой берегами городской набережной. Невысокая вода текла по хорошо различимому каменистому дну; чаще, чем летящие птицы, в ней отражались, несмотря на рань, повсюду снующие прохожие. На дворе стоял Видовдан. Родиться в Видовдан, когда затихают кукушки, а реки под покровом тьмы становятся алыми – это верх рождения, верх появления на свет любого первенца, главный факт в праздновании каждого именинника.

Просыпающийся город напоминал мне яму – скопление его домов с четырёх сторон было окружено горами, на которых тоже располагались домики. Эдакая огромная чашка, облепленная изнутри зданиями – как та, из которой мама успевала пить прохладную воду, наполняя нас в душной пекарне ветчиной, салатом и помидорами.

Запряжённая одной лошадью телега тряслась на мощёной дороге недолго. Послушалось громкое “Пррр”, и мы остановились. Доставщик занёс нас через заранее отворённые двери в другое здание. Это был магазин деликатесов. Знать, что ты являешься деликатесом – приятно для любой еды. Меня переполнило чувство гордости.

-1-

1 2 3 след