|
Как только случайное воссоздание системы слуха в исполинском масштабе – масштабе обыкновенного российского ПАЗа, колесившего что по Крайнему Югу страны, что по Крайнему Северу, – завершилось, как только звук срикошетил от раковины, упёрся в барабанную перепонку, ударился поочерёдно в три косточки, привёл в движение жидкость во внутреннем ухе, расшевелившую нервные волоски, что тотчас послали сигнал мозгу, бабушка, сидевшая с другой стороны салона на том же ряду, что и девушка, которую заслоняли от неё стоявшие в проходе люди, не выдержала и криком “Окстись!” осудила слова “Я тебя убью!”, произнесённые намокшей пассажиркой. Сгорбленная набожная пожилая женщина, в усыпанном жёлтыми кружками голубом платке, изрядно поношенной серой болоньевой куртке и длинной чёрной юбке, всю дорогу от Собора Троицы Живоначальной не находила себе места. Её мучили накатывавшие во время вечерни, наперекор всему, мысли. Мало того, что уже много лет пенсионерке не давало покоя то, что главный магаданский храм возведён на двух цокольных этажах так и не достроенного коммунистического Дома Советов, так ещё и в этот день она ни с того ни с всего задумалась о религиозном запрете не посещать церкви в юбках, шортах и майках. В голове бабушки никак не укладывалось то, что всю службу с икон на неё смотрели библейские персонажи с оголёнными, всегда тонкими, даже грациозными руками, коленями и голенями, среди которых особенно выделялись римские солдаты, считавшие брюки варварской одеждой – а уж о почти полностью обнажённом Иисусе Христе, мужчине с идеальной фигурой, и говорить не стоило. “Окстись, окстись, Варя!” – думала про себя ехавшая встревоженная старушка, пока вдруг не услышала совершенно не христианский вопль. Бабушкин призыв “Окстись!” чиркнувшей по коробку спичкой вконец взбудоражил владелицу полиэтиленового пакета с продуктами, из которого выкатилась двухлитровая бутылка с колой. Беспокойство сорокалетней женщины о том, что день рождения сына будет полностью испорчен, возникло сразу после падения красно-чёрной бутылки на ногу водителя. Вовке запрещалось пить газированную “химию”, за редкими исключениями – большими праздниками, будь то его день рождения или Новый год. Однако в быту все бутылки с пластиковыми пробками родители доверяли открывать именно сыну: отец считал, что так у Вовки вырабатывалась сила рук. Посему мать воочию принялась представлять, как мальчик сегодня вечером с удовольствием откроет любимую газировку, которая из-за падения в дороге неминуемо брызнет во все стороны, разом вывалится из рук и разольётся чёрными пузырящимися ручьями по полу. Всё накапливавшееся материнское негодование, получив нежданно старушкин толчок, выразилось в одном единственном непроизвольно брошенном слове: “Вовка!” Под людское многоголосие автобус проехал дом номер тринадцать по Портовой улице – и впереди, в самом конце спускавшейся вниз дороги, показалось Охотское море: зажатая серо-бежевыми сопками бухта Нагаева. Шофёр, за спиной которого на стенке висела крохотная информационная табличка с фотографией “Водитель: Смирнов Владимир Андреевич”, всегда любил это место, потому что когда из-за бетонных джунглей выныривала вода, душе становилось по-особенному тепло и хорошо. Он почти всегда вспоминал родной крымский Красноперекопск, кладбище, где похоронена его мать, и Каркинитский залив, донельзя по расположению походивший на Нагаевскую бухту. Только много лет назад попав в колымскую тюрьму, Владимир узнал, что Магадан вместе с вдающимся в море полуостровом Старицкого географически крайне схож с полуостровом Крым. Оттого происходившее не по его вине в автобусе чрезвычайно раздосадовало водителя. Именно в столь чуткий для себя момент, у дома тринадцать по Портовой, где на горизонте появляется море, всё ещё ощущая боль от упавшей на ногу тяжёлой бутылки, он ясно расслышал обращённую в его сторону пассажирскую многоголосую тираду: “Эй, криворукий! Ты как везёшь?! Убить тебя мало! Окстись, Вовка!” -3- |
|||||||