|
Зима. Мы выезжаем из ворот аэропорта. Господи, здесь все белое. Белое падает прямо с неба. Мы поворачиваем и выезжаем на шоссе. Господи! Я никогда не видел такой дороги! Она вся белая! На ней нет ни одного следа от машины. Мы едем по ровному белому полотну. Вокруг сыпет снег, он хрустит под колесами. О, Господи! Это воспоминание останется со мной на всю жизнь. Медсестра берет электрошок и выпускает заряд. Папа дергается и подпрыгивает вверх. Но это не помогает. Он уже весь холодный. Он не дышит. Еще заряд. Еще. Еще. Он не дышит. Он умер. Моя голова падает ему на грудь, и я снова начинаю рыдать. Я кричу. Я больше ни о чем не прошу Господа Бога. Я бью руками о каталку, рыдаю навзрыд и кричу. Водитель выключает сирену, выключает маячки. Они больше не нужны. Лето. Мы выезжаем из ворот аэропорта. Теплое солнце играет своими лучами на моем железном звездно-полосатом значке. На синем фоне поблескивает каждая белая звездочка; каждая красная линия, каждая белая линия – все играет летом. Я с трудом пытаюсь вспомнить название аэропорта. «Вну-оково» или «Вноково»… Наш автомобиль выезжает на шоссе. Я смотрю влево и вижу пустую трассу. Водитель на идеальном английском обещает домчать нас с ветерком до центра города. Потом я смотрю вправо и вижу реку автомобилей, которую плотиной перегородили русские полицейские машины. Рядом стоят сами полицейские и о чем-то разговаривают Я считаю ряды. У меня получилось пять полос. Пять полос обездвиженных авто. Я сосредотачиваю взгляд, но не могу разглядеть исток этой реки. Я лишь вижу, что некоторые водители вышли из машин и смотрят в нашу сторону. Мне как-то не по себе. Хорошо, что мы повернули налево. — Папа, папа, а почему мы так долго стоим на одном месте?— не выдержал встревоженный Ваня. — Не знаю, сынок. Скорее всего, к нам прилетел очень-очень важный для России человек. -4- |