|
Нигде, нигде я столько презанятных лиц в одном месте не встречал, как вокруг Славика! На поминках же был самый пик: человек десять-двенадцать. И не футбол их объединял, а Славян. Футбол – это часто просто предлог, чтобы увидеться одним из вечеров или вообще вместе съездить в другой город, куда-нибудь за тысячу километров от Москвы – туда, где будет играть московский “Спартак”. Например, в Самару – на подлинное морское побережье, затерянное среди степей. На эти песочные волжские пляжи, на широкие зелёные улицы, на городские окраины, за которыми русские на кладбищах лежат вперемежку с цыганами, могилы коих и памятники коим сопоставимы по размерам с комнатой в квартире или деревенском доме. Понятная вещь, совпадение, но вышло так, что я был рядом со Славяном на его первом и последнем выездах. Вы только вдумайтесь в эти слова: “Последний выезд”! Это как последняя песня, последний полёт, последнее желание, последнее письмо, последние слова, последняя проходная, последний автобус или Последний переулок в Москве. Последний выезд. Сначала перед нами лежала длинная автомобильная дорога до Ярославля, петляющая меж лесов и полей то вправо, то влево, то задирающаяся вверх, то резко срывающаяся вниз. Температурой воздуха командовал ноябрь, из-за чего ночи становились по-зимнему холодными. Мы вчетвером – я, мой брат, Славян и его друг-банкир, – ехали на наш первый в жизни выезд. И, надо ж такому произойти: при заезде на парковку придорожного магазина я разбил отцовский автомобиль. На скорости в двадцать километров в час он вместо полной остановки вдруг покатился по покрывшемуся, как оказалось, за ночь наледью асфальту прямо к стоящей фуре: из-за пробитого радиатора мы с братом остались ждать отца и дядьку из Москвы, а Славик с другом поймали попутку со спартаковскими болельщиками и отправились в город, на стадион. Вскоре был ещё один, особенно запомнившийся автовыезд – в Брянск, на летний матч Кубка России, тот самый, когда на белоснежной трибуне пылал костёр: горела огромная куча пластиковых кресел, созданная недовольными игрой “Спартака” фанатами. Однако ж меня впечатлило вовсе не оранжевое пламя, а самый смешной, самый театральный эпизод нашего со Славяном общения. Мы катили по самой-самой Руси, среди двух стен сплошного тёмно-зелёного леса – бывших дебрей, лежащих между Москвой и Киевом, кои дали название, по одну сторону, Брянску, прежнему Дебрянску, по другую – Переславлю-Залесскому. И как вы думаете, почему же столь успешны были брянские партизаны? Во время короткого привала Славик забил себе косяк, что очень удивило моего друга. Он с заднего сидения спросил: “Славик, ты по ходу любитель?” Сидевший же спереди Славян внезапно замолчал, выдержал паузу, после чего протяжно, точно в кино, будто в замедленном телевизионном повторе, повернулся и с серьёзным лицом, которое, пожалуй, даже и Ди Каприо не сможет изобразить – да и вряд ли вообще Леонардо смог бы сыграть Славяна, – даже, возможно, с обидой, сказал: “Нет, профессионал!” Как же мы тогда хохотали! Мы ржали как кони! Так, что, казалось, и движущаяся машина пошатывалась: “Ты любитель?” “Нет, профессионал!” Много лет спустя, в 2014-ом, я с другом и Славян с другом отправились на поезде в Казань. Жаркое начало августа располагало к тёплой задушевной беседе и вагонному веселью. Рядом с нами, в плацкартном вагоне, в основном ехали обычные пассажиры. А, как вы знаете, нет попутчиков хуже, чем фанатские группы: по шуму, хохоту, празднеству ни дембеля, ни мигранты с ними не сравнятся. Как могли мы, кузьмичи, вели себя в последнем отсеке спокойно, но раз за разом почувствовавший вкус дороги и широту русских просторов Славик включал музыку, громко разговаривал и гоготал. Улыбаясь, я одёргивал его, прикрикивал, но и сам, забываясь, подчас то громко болтал, то смеялся: как и наши друзья. -3- |
|||||||