|
По приезде, спускаясь по лестнице внутри казанского вокзала, Славян без стеснения горланил позабавившее его слово с таблички: “Чыгу! Чыгу!” В переводе с татарского языка оно означало “выход”. За громогласное поведение Славика чуть не забрали в полицию. В городе царила августовская жара, каковую высокие трибуны стадиона будто только усиливали: многие любители “Спартака” обыденно оголились по пояс. Бушевавшие в первом тайме на поле страсти со свистком на перерыв улеглись – и из динамиков заиграла песня певицы МакSим “Знаешь ли ты”. Точно по взмаху дирижёрской палочки мы запели её всеми гостевыми секторами: Знаешь ли ты, Вдоль ночных дорог Шла босиком, Не жалея ног… Это было восхитительное, ни с чем не сравнимое зрелище! Ведь нигде столько мужчин не поют в едином порыве: ни в армии, ни на концертах. Сердце его теперь в твоих руках – Не потеряй его и не сломай! Там же, в Казани, я увидел Славяна последний раз живым. Последний раз. Всего за несколько дней до его тридцатилетия, празднование которого прошло мимо меня из-за зубной боли. Мы сели в один из красно-белых старинных трамваев, что вкупе образуют музей под открытым небом, расположенный прямо над станцией метро “Суконная слобода”. Над той самой, возле коей накануне нам повстречалась компания местных ребят, показавших дорогу к ночному магазину. Славян очень хотел посетить туалет по большой нужде и прямо спросил у них, куда здесь можно податься. На что один парень ответил: “Пойдём, сходишь у меня дома”. Это был единственный раз в жизни, когда я увидел, как Славян растерялся, засмущался – и в итоге отказался от поступившего предложения. Зато именно тогда мы поняли, что такое настоящее казанское гостеприимство. В трамвае наш квартет открыл пиво, разговорился – и поделился надвое. Я и мой друг отправились гулять по городу, а Славян со своим другом остались сидеть в деревянном салоне на деревянных лавках. Уезжали мы из столицы Татарстана разными поездами. Через неделю после Славкиного тридцатилетия фургон с гробом подъехал к одному из чеховских кладбищ. На дворе стояла прежняя августовская теплынь, ветер сильно раскачивал высокие зелёные деревья. Раскачивал он их и в находящейся в нескольких километрах восточнее усадьбе Антона Чехова, Мелихове, где весной в фиолетовое раскрашивается длинная сиреневая аллея, походящая на подлинный цветочный тоннель, где каждый миниатюрный домик обступают зеленые насаждения, где повсюду плачут ивы, а лужайки прижимаются к крохотным прудам, на чьих берегах жизнерадостные молодые актёры играют пьесы. И там, и там колышутся деревья, и там, и там они шумят: и на кладбище, и в Мелихове. -4- |
|||||||