|
Я к ним даже не заходил. В те часы меня, вообще, трудно было найти. Словно сбегая из школы в зелёно-жёлтое кукурузное поле, я предпочитал лишний раз прогуливаться вдоль бесконечных коридоров мрачных, прохладных камер. Я не переставал всматриваться внутрь каждой их них. Вектор моего зрения проникал сквозь решётку куда-то вглубь и сталкивался с взглядом находящегося в полутьме заключенного. Некоторые из них стремительно отворачивались, некоторые могли выдержать около минуты, третьи же просто не отводили глаз. Взаимные зрительные атаки могли продолжаться по нескольку минут. Я ненавидел то, что было в направленных на меня глазах. Я сразу вспоминал мой склон, в моей памяти всплывали чёрные братья Дарни, выгнанные с урока учителем-расистом. У нашего преподавателя были совершенно идентичные глаза. Чёртов фашист. Таким был мой распорядок дня, пока шел Нюрнбергский процесс, призванный в судебном порядке определить степень вины пойманных властителей Третьего рейха. Камерный взгляд за камерным взглядом пролетел почти год. А потом нас всех собрали на тюремном плацу и спросили: «Кто желает привести в исполнение наказание?» В тот миг во мне что-то перевернулось. Как будто цунами прошелся где-то внутри меня. Затем что-что дернулось. Это была моя правая нога. Шаг вперед сделали я и Джозеф Мальта - мой двадцатисемилетний сослуживец. Я никогда не замечал за ним проявлений жестокости, но, чёрт возьми, шаг был уже сделан. Важнее ли такой шаг первого шага в жизни младенца? Я уверен, что – да. Однако удивил меня больше не поступок Джозефа - поразило совсем другое: приводить приговор в исполнение надлежало в спортивном зале тюрьмы – там, где пару дней назад парни играли в баскетбол… Я счёл это за глупую насмешку судьбы. Нам отводились всего одни сутки, чтобы соорудить виселицы. Война же научила меня многому в этом деле. Для начала предстояло принять решение, какой тип виселицы более приемлемый: Г-образный, Т-образный или П-образный. Затем нам с Мальтой, как исполнителям, нужно было задуматься о длине веревки, соединяющей петлю с перекладиной виселицы. Мы договорились смастерить под каждой виселицей помост с люком, в который падал бы виновный cразу после того, как горизонтальные дверки под его ногами разъезжались. Вот здесь-то как раз и нужно было все рассчитать. При идеальном раскладе фашисты, отдававшие тысячи смертоносных приказов, умирали бы более мучительно, от удушья, потому что при таком способе повешения жертва лишь через несколько секунд теряла сознание от сдавливания сонной артерии, а затем в бессознательном состоянии у нее начинались необратимые повреждения коры головного мозга. Асфиксия была для этих нелюдей неплохой смертью. Но если не учесть правильно вес заключенного, то он мог бы моментально умереть от разрыва шейных позвонков и спинного мозга, или у него могла бы оторваться голова, чего бы нам очень не хотелось. Я даже слышал, что в Британии существовала сводная таблица соотношений веса тела человека к длине веревки… Жаль, что у нас не было ее под рукой - она бы точно не помешала. На следующий день ярко-оранжевое осеннее солнце, пробивавшееся через зарешеченные окна спортзала, освещало своими лучами грязные серые стены, грязные полы и три черных виселицы. Мы выбрали П-образные. На каждый восьмифутовый помост, с трех сторон обвешенный шторками во избежание лицезрения предсмертных мук нацистов, вело по тринадцать деревянных ступенек. -3- |