|
— Да, хочется услышать это, именно это, — торжествующе зазвучал мой голос. — Если, возможно, конечно… Серией протяжных глотков Савелий с ходу опустошил половину кружки и начал: — Всё пошло ещё со школы. Точнее – с дачи. Садовое товарищество наше окружал густой лес. Ну знаешь, настоящий такой. Это тебе не дом в поле – а дачи настоящие, среди деревьев, в тишине. И участок наш был прямо у кромки леса: канава, грунтовка, забор – и вот она, почти чаща. Грибов и ягод в ней было меряно-немеряно. А дед мой до того, ёлы-метёлы, старый стал, что тяжело ему было идти до калитки, сделанной в конце улицы. Ну он мне и говорит, мол: “Ты большой уже. Возьми вон ту стамеску, доски тут слабые. Отожмём пару, а потом обратно аккуратно наживим. Будет наш с тобой тайный вход”. В общем, так мы сделали нашу первую секретную калитку, потом другую, затем – третью. А то, бывало, дед мог запетлять – и выйти где-то в другой стороне. А так, у нас вся улица была в секретных калитках. Спустя несколько лет деревянный забор заменили на металлический сетчатый – примерно как тот, у станции. Но я-то, ёлы, уже же подрос! Сил набрался. Вот и взял у отца из шкафа с инструментами кусачки. И опять наделал дырок. Дед тогда чуть не заплакал. Хотя выбирался он в лес в то время совсем редко – слабый стал, всё болел и болел. Через два года он умер. Я тогда сильно переживал. Когда ходил в лес через наши секретные калитки – всё его вспоминал. И когда забор по-новой перетянули сеткой – я снова наделал дырок. В память о деде. А дальше армия, ёлы, подоспела. В институт-то не поступил. “Куда пойдёшь?” – спросили меня. Куда-куда, в инженерные, конечно! Это ж тебе не десантура, с самолёта сигающая и кирпичи о голову бьющая. Тут думать надо. Взяли. С мостов начинали. Но строить-то по плану – не творчески разрушать! Мне дырки всё покоя не давали. Я и пошёл после службы по военно-инженерной науке. Поступил. Приумолкнув, творец отхлебнул ещё четверть “Царицынского”. — Тогда и с женой познакомился, — вытер он ладонью губы. — Я тебе по секрету скажу, что до неё меня чистые девки манили, девственные. Сам, ёлы, понимаешь, почему. Это – особенное ощущение, когда упираешься и протыкаешь! Одна, правда, белобрысая, так завизжала! Я тогда думал, что услышит кто – вообще посадят. А другие – ничего, мужественно терпели. Даже потом названивали, но я быстро с ними прекращал – не интересно было. Вот у тебя была чистая? — Только раз. — Значит примерно понимаешь меня. Но, как жену встретил – а познакомился я с ней тоже из-за дырки: она пройти не могла напрямик из-за нового забора на медслужбу. Так я пообещал, что завтра пройдёт! — Савелий вновь усмехнулся. — В общем, как встретил её, всю тягу к дыркам на учёбу перевёл. И так хорошо у меня выходило – учился-то с задором, даже с остервенением, – что нас, лейтенантов-отличников, по окончании стали за границу тайно перебрасывать. Вот там-то ёлы, было, где развернуться! Мужчина залпом расправился с остатком светлого и взмахом руки привлёк внимание официанта, чтобы повторить заказ. Я за собеседником явно не успевал. Появление в зале очередного подноса с пивом ютившаяся в углу молодая пара сочла, по всей видимости, за недобрый знак и попросила счёт. Вторую кружку бывший лейтенант-отличник пригубил в присутствии лишь одной соседней компании: коротко стриженная, сливавшаяся с полумраком троица по-прежнему болтала без умолку. Двое мужчин сидели спинами к нашему столу, третий же всё чаще недобро косился, переводя взгляд то на меня, то на Савелия. — Так слушай. Начинали мы со скрытых брешей в Берлинской стене и тайных подкопов под неё, а продолжили рытьём тоннелей из Египта в сектор Газа, а из сектора Газа выходили на территорию Израиля. Был и тоннель из Афгана в Узбекистан, под Амударьёй, в старом Термезе – на всякий военный пожарный случай, мало ли что. Сейчас, насколько знаю, входы в него засыпаны. -4- |
|||||||