|
Предисловие. В октябре 2010 года я взял отпуск. Я решил разбить его на две части. В первую неделю мой путь лежал в центр мира, в его главный город – Константинополь. Это самое великое место, которое мне удалось посетить. До сих пор я считаю, что нет его величавее. И не думаю, что таковое в будущем найдётся. Нет предпосылок. Я шёл к нему очень долго – через тома книг, всю историю моего отечества, через весь уклад нашей жизни. Я живу в православной стране, которую сплотила наша вера. Она подарила нам двуглавого орла и миллиарды маковок церквей – разноцветных, но по большей части ослепительно золотых. И всё это пришло к нам из Константинополя. Нет духовнее для России города, нет его волшебнее и удивительнее! Ну, да не буду вдаваться в подробности, к которым нужно прийти самому или самой. Отмечу лишь, что я не до конца верю в Бога, однако там, где речь заходит о Родине, граница между безбожием и Богом перестаёт существовать. Одухотворенный поездкой, я вернулся домой, взял маленький ноутбук белого цвета, листы бумаги, ручку, карандаш и отправился в недельное отшельничество на дачу, чтобы писать. Писать, слушать наро-фоминский лес, его птиц, ходить по почти безлюдному посёлку, курить сигареты и мечтать, выдумывать, наносить на белое полотно то, что давно задумывал написать. В нашем маленьком семейном домике были свет, печь, диван, стол – в общем, всё необходимое для простой жизни. Сразу вспоминается, как я отворил давно никем не открывавшуюся дверь, переступил порог, и в глаза бросился прямоугольный кусок чёрного полиматериала. На него был намазан невысыхающий клей для мышей, разбавленный крошками ржаного хлеба. Эдакая безотказная ловушка для грызунов. В неё уже, по-видимому давно, попались три серых мыши, и дабы не жить рядом с их печальной судьбой, я вынес проклеенное полотно на улицу и положил под обеденный стол, с присохшими осенними листьями грациозно возвышающийся над землёй прямо под раскинувшейся во все стороны яблоней. Через два дня выпал первый снег. Я встал справить нужду, вышел на холод, сделал своё дело и уже почти взобрался на крыльцо, как услышал нервное трепыхание. Сначала совсем не понял, что это, а потом заглянул под стол с новой, снежной, скатертью и увидел двух синиц, вляпавшихся в тот самый клей. Их перья слиплись, лапки “вросли” в тело, головы пристали к полотну. Это были два основательно проклеенных комка. Переведя дух от такого зрелища, я отковырял беспомощных птиц столовой алюминиевой ложкой, положил в пластмассовое ведро и принялся вычищать и обрезать сильно слипшиеся перья. Лесные жители чрезвычайно боялись меня, но постепенно привыкли, и, как мне показалось, поняли, что я пытаюсь их спасти. Едва я кое-как освободил лапки, птички стали прыгать. Однако они делали несколько прыжков, валились набок и прилипали к полу, кровати, уличному столу – везде, где бы не удавалось их выпускать. Я собрался и с отчаянным упорством заново вычистил их как только мог вычистить – так, что теперь пернатые уже могли делать намного большие прыжки, чем прежде. И тогда я почему-то подумал, что они смогут сами постепенно выщипать у себя повреждённые части перьев и вынес крохотных гостей на улицу. Конечно, это было глупое решение. Птицы упрыгали под крыльцо. До вечера я маялся, прикидывал, что же с ними сейчас. Выходил из дома, заглядывал под ступеньки. И лишь раз одна из синиц выглянула из-за досок, а потом снова исчезла во тьме, перемешанной со старым хламом. -1- |