|
Я вспорхнул, сжал клювом ягоды покрепче и расправил крылья в полёте над белым-белым полотном тайги. Одному, конечно, намного труднее просачиваться сквозь перья великой птицы, но у меня получилось. Жаль только, что красной подруги на описанном в подробностях пере, растущем из горбинки правого крыла, не оказалось. Я принялся ждать. Странно было то ощущение. Всё кругом красное – один я жёлтый... На меня даже косо поглядывали местные пернатые цвета макового поля. Я старался не поддаваться на провокации. Лишь под вечер прилетела снегурка, взяла ягоды, со страстью проглотила их, да и еле слышным чириканьем начала отчитывать, молвила, что опасно так делать, что её могут увидеть с подарками и жестоко наказать, что один тупоголовый снегирь, ревнивый её поклонник, не дремлет, что растерзает он любого, и нет от него спасения. Однако она строго-настрого запретила мне лететь домой в ночь, потому что промышляют во тьме ястребы да стервятники, молниями срывающиеся со своих гигантских хищных птиц. “Оставайся до утра, - говорит. – Здесь безопаснее”. Так я и остался. Скукожился, заснул на ветке между любимой товарища и каким-то пухленьким снегирём. А глубокой ночью… Глубокой ночью что-то пошатнулось, большое перо принялось уходить из-под лапок, и начался хаос, наполненный бьющимися друг о друга крыльями, клакающими клювами и истошным чириканьем. Огромный снегирь с грохотом свалился с берёзы, не просыпаясь. Он упал прямо на затвердевший таёжный наст. В тот момент я плохо помнил себя. Дёрнулся лишь в её сторону, схватил подругу клювом за левое крыло и метнулся куда-то вправо, прочь от пронзительного шума. Мороз ударил в воздушные мешки, на небе показались звёзды, потрясающие северные звёзды на фоне чистого чёрного как бесконечный ворон неба. Отдышавшись на холодном снегу, я увидел её живой и испуганной. Все вокруг чирикали, охали, яростно щебетали. Вдруг все затихли. Это большой снегирь открыл глаза. Поднялся, встряхнулся и полетел обратно на ветку невероятной берёзы. От взмахов его крыльев нас отбросило вместе со снегом далеко в разные стороны. Поднявшись и избавившись от осевшей на перья белой субстанции, мы вернулись на место падения – туда, где остались лишь очертания упавшего гиганта да бездыханно лежащие маленькие снегири. Там был и тот, который сидел возле меня этой ночью… А дальше… Дальше были похороны. Какие-то неправильные и бессмысленные, да сразу переросшие в поминки на главном пере, где мне рассказали об истинных причинах смерти того парня. Оказалось, что их две. Во-первых, мелкий снегирь был по жизни лентяем и часто чрезвычайно крепко засыпал, не слыша ничего и никого. Разбудить его удавалось с большим трудом, да и то не всегда. Во-вторых, падение большого снегиря - обыденная вещь. Так случается со всеми огромными птицами. С нашим снегирём это происходит даже чаще, чем с остальными пернатыми. Много поминок ознаменовали тот день. На них всё было одинаково. Выступал снегирь-старейшина, щебетал хвалебные отзывы о павшем. Предлагал съесть с горя забродивших ягод, и снова – отзывы, снова – ягоды, и вдруг слово дали мне. Старейшина: “Ты видел его последним, ты ярче, свежее скажешь нам о нём. После твоих слов мы совершим обряд. Пролетим сто кругов над его могилкой, символизируя их числом век и, соответственно, вечную память о нашем брате, а затем – домой, по своим веткам. Давай, синица, чуть подготовься, да постарайся в рифму говорить. А вам, мои друзья, напомню, что синица эта, откуда-то взявшаяся здесь, у нас, спасла нашу сестру-снегиря. Эта синица – герой! Поэтому он достоин уважения и отзывчивости. Проси, что хочешь! Мы в долгу!” — Хорошо, — вежливо ответил я. — Но только после моего стиха. — Хорошо, твоя воля. Начинай, да покрасноречивее в память о нашем красном друге, теперь лежащем в холодном южном снегу севера. — Братья-снегири! Вам о друге вашем ода: -4- |