Талдычимая с новой подачи Алдара-Косе фраза “Все деньги на банковской карте” жаждущую куш полицию не отпугивает – она продолжает стоять на своём. Дерзкие препирания заканчиваются тем, что полицейские забирают мой паспорт и уходят прочь из вагона, якобы “что-то узнать”. Я же, оставшись без документов, наливаю стакан горячего чая и любуюсь вернувшейся на экран окна вздыбленной бежевой степью, чуть позеленённой прижимающимися к железнодорожной насыпи кустами: чего горевать-то?

На часах девять утра.

Пропадать, впрочем, не приходится, потому что через полчаса стражи порядка возвращаются и, улыбаясь до ушей, отдают паспорт. Настоящее восточное чудо! Или – восточная сказка.

Жили-были старик со старухой. Однажды старик попросил: “Испеки, жёнушка, колобок”. – “Из чего печь-то? Муки нету”. – “Э-эх, старушенция! По коробу поскреби, по сусекам помети. Авось муки и наберётся”.

Взяла старушка крылышко, по коробу поскребла, по сусекам помела, и набралось муки пригоршни с две. Замесила её на сметане, состряпала колобок, изжарила в масле и положила на окошечко постудить.

Дед тем временем вырезал из обувной коробки паспортную обложку, в прорези вставил газетный снимок солнца и подписал: “Круглов Колобок”. Отчество у старика почему-то с ходу не получилось придумать. Сызнова почесав-почесав перед фотографией бороду, он вдруг вспомнил популярную в его зрелости песню группы “Наутилус Помпилиус” “Утро Полины” и мнение о том, что в ней вовсе не лирический герой поёт о женщине, а Земля воспевает окружающий Солнце постоянный рассвет, ведь имя Полина, Аполлинария, является производным от “Аполлона”, “лучезарного, сияющего”, “бога света”, давным-давно отождествляемого с самим Солнцем – и дописал: “Аполлинариевич”. Получилось: “Круглов Колобок Аполлинариевич”.

Улыбаясь, старик принялся вертеть в руках новоиспечённый документ и напевать:

Пальцы Полины словно свечи в канделябрах ночей,

Слёзы Полины превратились в бесконечный ручей.

В комнате Полины на пороге нерешительно мнётся рассвет,

Утро Полины продолжается сто миллиардов лет.

Под прибавленное к куплету насвистывание дед положил паспорт возле терявшего жар колобка и включил стоящий в углу избы маленький, но громкий чёрно-белый телевизор, по которому шла передача про отделённую от Иссык-Куля высоким горным хребтом Алма-Ату. В сюжете рассказывалось об утопающих в зелени улицах южной казахской столицы, о шуршащей в арыках воде, о начищенных до блеска станциях метро, о высокогорном катке “Медео”.

Остужаясь, колобок тоже посмотрел-посмотрел телевизионную передачу, послушал-послушал, покрутился-покрутился, да глядь покатился с окна на лавку, с лавки на пол, по полу к дверям, от дверей на улицу, по улице до станции, со станции на рельс и по рельсу в Алма-Ату.

Катился колобок по железной дороге долго-долго, пока неожиданно рельс не перегородил казахский оперативник: “Колобок, колобок! Я тебя съем”. – “Не ешь меня, опер! Я тебе песенку спою”, – сказал колобок и запел:

Я по коробу скребён,

По сусекам метён,

На сметане мешон,

Да в масле пряжон.

На окошке стужон.

Я от дедушки ушёл,

Я от бабушки ушёл,

От тебя, опера, не хитро уйти!

-3-

пред 1 2 3 4 5 6 7 8 след