|
Привезти же к ответам на вопросы, как выглядит сама страна ариев и каковы её люди, пронзительным гудком обещает потащивший за собой вагоны новый тепловоз, прицепленный в Кумкургане вместо прежнего. Час до Сарыасии. Пока ум есть – с народом знайся, Пока сила есть – с землёй. Проплывающие мимо зелёные поля довольно быстро упираются в копошащийся низкоэтажный городок, удалённый от границы на двадцать километров – и мы с красавицей Рано выходим из сине-бело-зелёного поезда на покрытый старым асфальтом перрон, где азиатку встречает её молодой человек. Он-то и проводит меня по оживлённой многолюдной улице до старенького автомобиля, водитель которого, местный стройный азиат лет пятидесяти с еле заметной щетиной, в коричневых брюках и клетчатой бело-зелёной рубашке, набирает следующих в Таджикистан пассажиров: на переднее сидение садится пожилой белобородый узбек в зелёной тюбетейке, а на заднем слева и справа от меня устраиваются таджикская женщина в халате и узбекский юноша. Думая о лежащей впереди стокилометровой неизвестности, распростёртой до столицы Таджикистана Душанбе, я радуюсь, что на первом участке пути меня с азиатами, за тридцать рублей с каждого, везёт не Насреддин Афанди и что мы не странствующие монахи, ведь в противном случае всё могло бы быть как в известной истории: Сидел Насреддин Афанди на берегу реки, вдруг к нему подошли двенадцать дервишей. — А как перейти реку? — спросили дервиши. — Вброд, — ответил Афанди. — Перенесите нас, и каждый заплатит Вам по одной таньге. Афанди согласился и начал переносить дервишей через реку, получая с каждого по таньге. Но когда он переносил очередного дервиша, вдруг оступился и упал в воду. Быстрым течением воды понесло дервиша, и он закричал. Крик подхватили его друзья. Присоединился к ним и Афанди. Дервиши удивлённо спросил его: — Послушайте, Афанди, мы плачем по товарищу, а Вы зачем плачете? — Как же мне не плакать, — отвечает Афанди, — ведь с ним река унесла и таньгу! После того как автомобиль выезжает на загородную ветхую дорогу, рядом с двумя асфальтовыми полосами начинают мелькать хлопковые поля, освещаемые ярким полуденным солнцем. Восточная красота! Словно усиливая её, водитель включает магнитолу, и салон наполняется мелодичной восточной музыкой. Именно так поступают кинорежиссёры, пытаясь на время отдельной сцены превратить зрителя в главного героя, переживающего радостные или грустные эмоции. О, обычная жизнь, ставшая на минуты подлинным фильмом! Если бы заместо азиатских пассажиров рядом сидела бы девушка, чьи губы под трогательную песню потянулись бы к моим на фоне проносящихся снаружи хлопковых полей, то на одежду припавших к экрану чувствительных зрителей определённо могли бы закапать слёзы. Единственное, кино оказывается короткометражкой: миновав арбузно-дынный развал, возле коего с головы до ног серые узбеки засыпают в мешки вываленный из вагона цемент, автомобиль неожиданно берёт влево и принимается петлять по узким улочкам кишлака. Из-за полного непонимания произносимых в машине слов мне остаётся лишь молча наблюдать за поворотами судьбы, тревожность за которые мигом усиливает резкий “отцовский” удар в плечо, полученный водителем от пожилого пассажира за неудачно оброненную фразу. -5- |
|||||||