|
Из-за того, что я не мог перестать держать в поле зрения хотя бы первые ряды, мои туфли соскальзывали в любую встречную яму, хлюпали в каждой встречной луже на этой, казалось, лет десять или двадцать не знавшей ремонта проклятой русской дороге. Я шёл по ней, шёл, шёл – и вдруг в толпе увидел тебя, Мари! Мари... Мари… Моя Мари… Ты была в чёрном платке, в любимом чёрном плаще – в том, с большими пуговицами и стразами на широком воротнике, – и ты, ты тоже закричала мне: “Тварь! Зачем?! Почему?! Ну почему?!!” И по твоим щекам потекли два чёрных от туши ручья слёз. В растерянности я стал судорожно вскидывать голову, опускать её, смотреть на дома, на окна, на ботинки, на ноги. И… Мари… Мари… По правую руку от тебя я увидел ещё одну виселицу – на ней, на ней мотался наш Николя… Мари… Мари… Мари! Прости, прости меня, Мари… Я не хотел тебе об этом рассказывать! Мари… Там был наш Николя… Обезумившими глазами я смотрел на него, смотрел и смотрел… Смотрел, пока злорадствовавшая чернь вдруг не расступилась перед виселицей, чтобы хорошо стал виден телевизор, работавший у ног нашего мальчика. На экране не было морды журналиста – по чёрному фону бежали одни белые скошенные буквы: “Худшее, что может случиться с родителем – это отказ от него ребёнка или его самоубийство вследствие кем-то или чем-то (человеком, фильмом, книгой и т.д.) донесённой до него мысли и им понятной, что его родитель – государственный вор. Тот, из-за кого в ивановских дворах не хватает бордюрного камня, на волгоградских дорогах и смоленских площадях отсутствуют слоёные куски асфальта, в красноярских и хабаровских бараках гниют крыши, сразу за парадным каменным фасадом набережной Торжка прямо на земле спят бомжи, по брянских улицам ездят ржавые троллейбусы, в простонародье называемые “сараями”, по всей России носятся дышащие на ладан ПАЗики. Тот, из-за кого дети в полузаброшенных деревнях питаются плохо разваривающимися макаронами с едва подмешанными кусочками сосисок и куриных потрошков. Тот, из-за кого такие же дети, как дети государственных воров, влачат жалкое российское существование. Понимание и осознание, стремление к пониманию и осознанию – вот, что отличает человека от животного. Понимание и осознание ребёнком простого факта, что его родитель является государственным вором – вот худшее, что может случиться с родителем – государственным вором”. “Сон, сон, сон! Это всё – сон!!” – закричал я посреди дороги, отмахиваясь от всего вокруг руками. Но всё вокруг никуда не делось. Я щипал себя, щипал, но ничего не происходило. Всё было как прежде… Тогда, окончательно плюнув на всё, я со всех ног побежал к выходу. Прочь от этих домов, от этой черни, от тебя, от Николя – прочь от всего этого наваждения. Глядя то на асфальт, то на приближавшуюся дверь и никуда больше, я наконец добежал. Дорога упёрлась прямо в тёмно-серую бетонную стену, посреди которой находилась та самая широкая серая металлическая дверь. Участок стены над ней почему-то весь был в пулевых выбоинах, мизерную часть которых прикрывала белая пластиковая табличка с чёрным словом “ВЫХОД”. Возле дверной ручки на подставке стоял ещё один телевизор – на этот раз не включённый. Я резко дёрнул золотистую ручку, но дверь не поддалась – вместо этого загорелся экран. По чёрному фону опять побежали слова: “Следы от стрельбы и табличка над дверью являются точной копией наддверного участка стены спортивного зала бесланской школы №1, которая в 2004 году пережила террористический акт, представляющий собой крайнее следствие государственного воровства. С чего всё началось:”. Секунду или две на экране ничего не появлялось, а потом вместо кадров с кавказских пограничных постов или из кремлёвских кабинетов возникла нарезка видео, снятого кем-то в окрестностях нашего дома, Мари. -5- |
|||||||