|
То дядя Володя оживлённо описывал вчерашнюю, “реально имевшую место быть”, историю из жизни – на деле другой старый-добрый анекдот: “Бабка заходит в автобус и садится напротив деда, раздвинув ноги. Дед ей: “Могилку-то закрой!” Бабка: “А шо, мертвец зашевелился?” Особенно забавляло в беседе то, каким образом дядя Володя сопровождал свои фразы – часто по-отечески он на доли секунды клал свою ладонь на колено тому, к кому обращался: “Саш… Жень… Вер…”. До Артёма очередь так и не дошла, потому что его место находилось на недостижимом для руки подполковника расстоянии. Также, очень впечатлил неожиданный звонок нашему волгоградскому собеседнику. Знаете, какая песня заиграла из его кармана?! День Победы, как он был от нас далёк – Как в костре потухшем таял уголёк. Были вёрсты, обгорелые в пыли, Этот день мы приближали, как могли! А потом, выходя из маршрутки раньше нас на пару остановок, дядя Володя произнёс на прощание свою главную и бесконечно приятную для нас фразу: “Я бы пошёл с вами в разведку”. Мы ответили взаимностью. Двадцатипятиметровый Ленин, до которого мы прогулялись вдоль Волго-Донского канала, был воистину монументален. Он с высоченного постамента, держа кепку в руке, взирал на простирающуюся перед ним Волгу. Пожалуй, все Ленины на планете на что-то взирают, обычно – на восходящее Солнце, но этот, самый большой в мире памятник реально жившему человеку, смотрел на самую большую реку Европы, встречал грузовые суда и теплоходы, и, казалось, задумывался о том, как дела у другого Ленина – второго по размеру в мире, – нависающего над входом в Канал имени Москвы, что соединяет столицу России с Волгой. Старшие всегда должны заботиться о младших. Казалось, что и Солнце не желало отставать от всеобщей монументальности. Оно палящими тридцатиградусными лучами озаряло Красноармейский район, а спустя полдня переместилось вместе с нами обратно в центр города, на его сиреневые улицы. И я нисколько не преувеличиваю, называя их таковыми. Разноцветная благоухающая сирень растёт в Волгограде повсюду: на обеих сторонах дорог, на перекрёстках и внутри дворов. Вспоминая её аромат возле окна неспешно постукивающего колёсами московского поезда, мне оставалось лишь подвести итог. Однако в нём-то и крылось что-то очень важное, если не самое важное, потому что Мамаев курган я понял именно тогда, когда мы уезжали на поезде из Сталинграда. Состав, покинув вокзал под громко звучащую из динамиков песню про Волгоград, медленно, по дуге, огибал курган, на склонах которого кроме травы ничего не было. Вы слышите?! Ни мемориала, ни здания, ни чего-то другого искусственно созданного. Не было ничего. Зеленела только трава, над которой парила разъярённая Родина-мать. -7- |