|
Тут же Димон отбрасывает “восковую” руку в сторону и сжимается калачиком. Его начинают нещадно бить. Вокруг стоит ор. Где-то лежат упавшие в обморок женщины. И лишь маленький мальчик, шедший за слесарем следом со своей мамой, кидается в сторону размахивающих кулаками и ногами солдат, но не добегает до них. Он останавливается возле лежащей руки, лишенной крови, и берет гайку. Мальчик поднимает ее вверх, чтобы внимательно разглядеть предмет, из-за которого половина мавзолея “разворочена”. Он смотрит на нее будто на солнце, смотрит на свет, пробивающийся стройным лучом через ее сердцевину. Взгляд Димона направлен туда же. Мальчик поворачивает гайку влево, и луч ударяет в лицо “плененного”, растекаясь по нему престранным теплом. Слесарь даже забывает о боли, любуясь светом и тенью, играющимися с металлом, и, о, две копейки посреди чиста поля! Он снова падает на днище просветления. Дмитрий вдруг вспоминает историю, рассказанную ему стариком-Вассером за “в слюни” пьяным столом, накрытым в честь дня рожденья директора родного завода, ибо подобные истории лишь в сбитом с толку состоянии вырываются наружу из недр памяти. Прозвище такое пенсионеру дали из-за того, что звали его Василием, а героем озвученного повествования был его дед, когда-то состоявший в партии эсэров. В советское время в открытую об этом говорить было нельзя, поэтому прозвищем старика наградили двойным. Димка же тогда напрочь забыл об услышанном вследствие дичайшего похмелья. А теперь в состоянии просветления он все вспомнил. Вспомнил! Вспомнил!! Вспомнил!!! Вспомнил и стал Человеком. Версия 10. В толпу, на площади Финляндского вокзала бесчисленными кругами обступившую броневик, затесалось несколько эсэров. Ленин не знал об этом, но и без заботы о политических конкурентах он нервничал не меньше, потому что железная машина под его пылкими речами пошатывалась то вправо, то влево, периодически своими колебаниями заставляя слова обрываться. Все дело было в открученной одним из эсэров гайке, который больше жизни желал, чтобы монолог вождя вышел невнятным, дрожащим, и, чтобы он ни в коем случае не добрался до сердец трудящихся. “Вор” спрятался за спинами рабочих, и в конец замученный нудными речами Ульянова изготовился попасть “трофеем” в глаз оратора, ну, или хотя бы в лоб. Отчаянно швырнув гайку, он вскричал: “На тебе, паскуда, получай!” И даже к счастью для него, сей возглас напрочь затерялся в гуле толпы. Однако поставленная им цель так и не была достигнута – округлый железный предмет угодил будущему вождю в плечо, защищенное от подобных напастей толстым слоем телогрейки. Гайка отскочила словно теннисный мячик и ударилась о металлическую крышу броневика, издав характерный взвизгивающий звук. Ленин, поначалу оторопевший, наклонился, поднял упавшую и прослезился. Он никогда и в мыслях не держал, что рабочие до такой степени могут быть с ним едины, что они способны так его поддержать! Ильич даже не думал, что они будут столь добры, так настроены помогать ему в его нелегком пролетарском деле, что кинут ту самую гайку, которая, единственная, была в тот исторический момент способна укрепить ось расшатавшейся машины, а следовательно и идеи коммунизма, посылаемые в толпу. Пока Владимир рыдал, один из его соратников прилатал гайку обратно, и броневик приобрел былую устойчивость. Ленин, почувствовал твердь под своими ногами, достал платок, подаренный ему Инессой Арманд, протер взмокшие глаза и заговорил с новой, с самой необычайно убедительной силой! Тут уж, еще более размочив пасмурный апрельский день, заплакала и добрая половина рабочих, проникшихся крепкими, уверенными мыслями своего лидера, да навсегда поверивших Ильичу. Прошло подготовительное лето, и грянула Великая Октябрьская! -14- |