на главную

Глава 5. Душа и бездушие.


Есть такое понятие: «Не успокоившаяся душа». Обычно оно возникает, когда человек умирает, когда душа после его кончины не может найти себе места, не может отправиться следом за телом туда, где ей надлежит быть. Так и остается она где-то на полпути между небом и землей.

Бродит душа не весть где, летает из угла в угол в пространстве, в котором и углов-то нет. Ужасно и жестоко это состояние, очень жестоко. Возможно, хуже его и вовсе не бывает. Присутствует лишь подвешенная неопределенность, а более ничего: никаких чувств и эмоций у бестелесной человеческой натуры.

Душа левши была именно такой. Да, пускай, умер он как бездомная собака. Так часто у нас случается с людьми выдающимися, талантами и просто специалистами, как принято говорить, от Бога. Пускай, не исполнили сразу последнюю волю оружейного мастера, оставившего не у дел всю Англию. Пускай, не успело у него появится много учеников и подмастерий, а лишь те двое, что подковы заморской блохе изготовили. Все это в стороне. Не из-за этого нет спокойствия душе одному из главных патриотов всего русского: страны, религии, граждан и прочего, прочего, прочего... И говоря здесь о любви к гражданам, стоит отметить, что речь прежде всего идет о женщинах.

Как же левша любил женщину русскую! Как еще несколько веков назад осуждал гламур западный, чуждый нашей прекрасной половине и для Руси неприемлемый. Однако говорил мастер британцам о дамах их без обид, говорил политкорректно:

— Я их не порочу, а только мне не нравится, что одежда на них как-то машется, и не разобрать, что такое надето и для какой надобности; тут одно что-нибудь, а ниже еще другое пришпилено, а на руках какие-то ногавочки. Совсем точно обезьяна-сапажу – плисовая пальма.

— Какое же вам в этом препятствие? — вопрошали засмеявшиеся англичане.

— Препятствия нет, — отвечал спокойно левша, всегда имевший за пазухой достойный и справедливый аргумент. — А только опасаюсь, что стыдно будет смотреть и дожидаться, как она изо всего этого разбираться станет.

Веру же отеческую обожал оружейник не меньше. Защищал он ее на чужой земле, нисколько не боясь гнева иностранцев, зовущих его на постоянное место жительства.

— Вы, — говорили они левше, — пообвыкнете, наш закон примете, и мы вас женим.

— Этого, — отвечал мастер, — никогда не может быть.

— Почему так?

— Потому, что наша русская вера самая правильная, и как верили наши правотцы, так же точно должны верить и потомцы.

— Вы, — не унимались британцы, — нашей веры не знаете: мы того же закона христианского, и то же самое Евангелие содержим.

— Евангелие действительно у всех одно, а только наши книги против ваших толще, и вера у нас полнее.

— Почему вы так это можете судить?

— У нас тому есть все очевидные доказательства.

— Какие?

— А такие, что у нас есть и боготворные иконы, и гроботочивые главы, и мощи, у вас же - ничего, и даже, кроме одного воскресенья, никаких экстренных праздников нет*.


Не было душе сего славного сына России покоя, и все тут. А не было, потому что в том месте, где любил он ваять свои невероятные изделия, где изготовил он гвоздики для подков все той же блохе, не текла кузнечная жизнь. Не было там духа нужного. Засела та неприятность безвозвратно в душу мастера, забилась в нее гвоздиком, намного меньшим, нежели те, что предназначались для вредного насекомого. Таким гвоздиком, для которого молоток подобрать невозможно.


* Диалог процитирован из повести Н.С. Лескова «Сказ о тульском косом

Левше и о стальной блохе».


-24-

пред 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 след