Когда сидишь в туалете, то, знаете, какая мысль посещает? То, что твоя голая задница проносится над Сибирью. Мысленно убираешь поезд и видишь всё как наяву. Полночь.

Ангарск встречает состав полумраком, густым туманом и нефтезаводом. Бесконечные цистерны выныривают одна за другой из заволокшей почти всё в округе дымки. Цистерн с нефтью так много, что кажется, вся нефть России собрана в Ангарске!

Проводница будит пророка и ещё добрую половину вагона, предупреждая о приближении Иркутска. Мне это особенно нравится, ведь на левой стороне поезда будет больше свободных мест для просмотра Байкала, ибо с правой-то озера нет.

Пророк спускается с небес на землю, и, как ни странно, сам сворачивает и убирает постельное бельё. Я-то думал, что за него это должны делать ангелы. Его явление получилось достаточно коротким, что, с другой стороны, лишний раз доказывает присутствие в нём чего-то божественного.

Несмотря на то что явление “набравшей в рот” длится так же недолго, от неё святостью совсем не веет. Молчит. Хотя, пожалуй, так поступают почти все люди во время сна…

Бело-сине-красный поезд катит и катит в нескончаемом тумане к Иркутску. Как рассказывала моя троюродная сестра, Иркутск – самый европейский город Сибири: “Его узкие улочки со старинными домами буквально усыпаны летними кафешками”.

В Москве два часа ночи, а здесь утро уже полностью вступило в свои права. Вокзал.

Курить! Курить! Курить! Я выбегаю в иркутское утро. Я выбегаю в прямом смысле этого слова. В кроссовках. И бегу через десятки путей к реке, к Ангаре, чтобы успеть сделать красивый снимок: благо вокзал Иркутска расположен прямо на берегу, а на улице распогодилось, стало ясно.

Курить! Курить! Курить! Хоть в повседневной жизни я не курю. Курить, созерцать прямо у кромки берега, на который опирается красивейший арочный мост. Созерцать здесь, где под ярко-оранжевым солнцем сибирские воды делают поворот на девяносто градусов. Завораживающий вид!

Однако буквально через двадцать минут налетает непонятная серая дымка, делающая солнце белым, будто в Приангарье устанавливается ядерная зима. Да, в Москве три часа ночи, а в Иркутске – слепящая ядерная зима.

Поезд продолжает движение в густейшем тумане. Видимость – метров пятьдесят. Представляю себе машиниста, едущего в туманное никуда. Наверное, великолепное зрелище: перед тобой сплошная пелена – и ты врываешься в неё. Хорошо, что солнце остаётся позади – значит, от ядерной зимы мы удаляемся.

Всё, что теперь удаётся разглядеть из окна – это названия станций “Смоленщина” и “Турбаза”. Про Смоленск – уж точно неспроста. Багратион… Барклай-де-Толли…

Исчезает же туман так же внезапно, как и появляется, оставляя состав наедине с дачами иркутян. Байкал где-то совсем рядом. Байкал дышит тебе буквально в лицо.

Морячка берёт атлас восьмого класса и обучает своего кавказского племянника географии. Ну, надо когда-то начинать, даже если тебе далеко за тридцать. Всё-таки Уренгой не столь близок к Владивостоку.

Он ушёл давно, оставив ей на память лишь учебник русского языка, а она всё ещё скучала по ихним прогулкам и евошной улыбке.

-15-

пред 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 след