на главную

Одинокий ребёнок плаксив,

Одинокий верблюд криклив.


Назвался иглой – мешки шей,

Назвался верблюдом – в караван становись.


Из-за непрерывно бьющих в окно жарких лучей все пассажиры переваливаются на края нижних полок, лицом к коридору, и в салоне сызнова воцаряется тишина: шторки сдвинуты, одни узбеки спят, другие читают, третьи щёлкают семечки. Кажется, только этого и ждали распахивающие вагонную дверь азиатки:

— Деньги меняем! Обмен, обмен!

— Игральные карты! Насвай, насвай!


Попавший раз в неприятную ситуацию Насреддин Афанди точно бы не одобрил продажи зелёной жевательной смеси табака со щёлочью, распространение и употребление коей давно запрещено и в Туркменистане, и в Казахстане:

Никогда не куривший опиума Афанди однажды выкурил трубку и отправился в баню. Он до того опьянел, что уже ничего не соображал. Однако ему казалось, что опиум совершенно не подействовал.

“Говорят, от одной маленькой затяжки люди пьянеют. Пустое! – сказал он сам себе. – Или я такой крепкий, что одной трубки для меня оказалось мало? Пойду-ка ещё покурю!”

Афанди вышел из бани и, в чём мать родила, отправился в опиумокурильню.


Бежевому цвету, всё откровеннее и откровеннее захватывающему власть над всеми прочими природными красками, дерзкий вызов, пусть и на время, бросает один голубой тепловоз, тащащий за собой выгнувшуюся цепочку рыжих контейнеров. Восторгаясь отвагой степного Д’Артаньяна, я задумываюсь над тем, как же далеко расползаются прямые поезда из российской столицы: и до древних южных цивилизаций, и до народов Крайнего Севера, и до Франции, и до Китая. Не это ли железнодорожный центр мира? По крайней мере, всей Евразии?


— Колбаса, лепёшка, “Доширак”! — обращается к пассажирам пожилая казашка с золотыми зубами.


Старенькая продавщица становится последней каплей, переполнившей мою торговую чашу терпения. Устав от бесконечных караванов, от этого Шёлкового пути, проходящего аккурат через вагон, я поднимаюсь с места, миную листающую журнал узбекскую красавицу – худенькую черноволосую чернобровую черноглазую женщину с немалым декольте, – оставляю за спиной стоящую напротив туалета запакованную детскую коляску и попадаю в толику прохладный межвагонный тамбур, из которого открывается изумительный вид на всхолмленную степь.

Почти одновременно со мной на площадку прошмыгивает молодой узбекский проводник. Он без раздумий распахивает на ходу дверь и с радостным протяжным криком “У-у-у!” выбрасывает огромный пакет с вагонным мусором – с бутылками, коробками, пищевыми отходами – наружу. О, свинство! О, узбекское свинство!! Слово “свинина” к мусульманам не применимо? Нет проблем: не свинство – так говяжество! О, узбекское говяжество!! Я – не узбек. Я – “Шарли”? Нет, но я и не узбек!

Разъезд Алабас. 2033 километра от Москвы.



-15-

пред 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 след