Немедля сделанные Беком фотографии выходят неудачными, потому что полуденное солнце светит прямо в спину, скрывая лицо в тени. Тщетно продолжая выискивать хоть один мало-мальски приглядный снимок на экране фотоаппарата, я снова задумываюсь: может ли быть главная фотография в жизни неудачной? И есть ли вообще в жизни человека главная фотография? Скажем, как слова “Я тебя люблю” или слово “Поехали!”? Как первый в истории, и он же главный для человечества, снимок “Вид из окна в Ле Гра”? Как первый в истории, и он же главный для всех людей, фильм “Сцена в саду Раундхэй”, из-за которого во время поездки на поезде “Дижон-Париж” без вести пропал автор двадцатикадровой ленты, француз Луи Лепренс, готовившийся получить английский патент для рекламы своей камеры в США, а через двенадцать лет был застрелен сын изобретателя, Адольф, вызванный в нью-йоркский суд по делу о приоритете патентов. “Nothing personal, it’s just business!” (“Ничего личного, это просто бизнес!” – Прим. автора) – сказал бы ставший номером один американец Томас Эдисон.

Важнее ли снимок на фоне Афганистана фотографии, сделанной в Магадане, в городе, численность населения коего – девяносто тысяч человек – сопоставима с количеством убитых в афганской войне, травмированных, оставшихся инвалидами советских солдат? Трудно сказать.

Тем не менее, через три часа, когда солнце значительно смещается, белый автомобиль с Беком и мною внутри вновь выезжает из Термеза – только на этот раз по узкой окраинной улочке, удалённой от основного КПП. Вместо колючей проволоки за окном начинают один за другим мельтешить кишлаки. Дважды судимый узбек, пустая разбитая дорога, аул, аул, аул… Обычная восточная история.

Мучительно долго наблюдая за играющей в игры молчаливой судьбой, я, наконец, не выдерживаю:

— Долго ещё ехать?

— Сейчас-сейчас, почти уже приехали.

Кишлак, ещё кишлак. За следующим аулом машина резко поворачивает и выбирается на основную трассу в нескольких сотнях метров от городища. Успевший поносить маску сурового восточного врага Бек вмиг превращается в прежнего добродушного среднеазиатского друга.

Окончательно мои сомнения в своём отношении к пассажиру азиат развеивает на обратном пути:

— Смотрю я вокруг, а ничего не меняется, ничего! Из года в год одно и то же. Но к людям я решил в последнее время относиться добрее, чтобы и они ко мне относились так же. Раньше же я был совсем другим человеком, циничным что ли, злым. Вот, к примеру, я не знаю, зачем ты на самом деле приехал, да и не лезу, мне всё равно. Англичанин один так же недавно приезжал, тоже фотографировал.

— Мне сейчас почти сорок, — философствует следом Бек, — и я уже задумываюсь больше о религии.

После слов о вере в разговоре повисает пауза, кою сам же узбек вскорости прерывает, подводя искренний итог:

— Я решил встать на правильный путь.

-35-

пред 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 след