|
Стеня стоял рядом и никак не мог до конца поверить в то, что всё происходит так, как происходило в рассказе Фёдора во время отдыха на зелёном пригорке, и даже больше того: теперь слова градоначальника казались Стеньке не красочными комочками-павлинами – теперь он видел вылетающих изо рта князя миниатюрных коричневых ястребов, вонзающихся клювами в головы мужиков и вселяющих в них идею городского головы – идею, которую когда-то вдохнул в Фёдора старый перс. “Как переменчивы птицы! – подумал про себя Стеня. – Как же они переменчивы!” И снова окинул взглядом атакованных хищниками-словами собравшихся. Отныне единственным, что больше всего интересовало толпящихся людей, был вопрос о том, когда им, попрятавшимся в погребах да сенях, можно будет выйти на улицу, чтобы всё увидеть. Князь уже без бурных эмоций страстного рассказчика спокойно поведал, что людям будет об этом велено, что им подадут отчётливые знаки, и что ни о ком не забудут. Народ окончательно возликовал! В воздух взмыли шапки, но это была большая ошибка, потому что свистящий ветер в миг снёс головные уборы на край высокого берега Протвы, откуда по уклону они скатились в реку. Мужики, опомнившись, принялись разбегаться по домам, чтобы за оставшуюся часть утра укрепить всё, что они ещё не успели укрепить. На опустевшей площади остались стоять только Кадим и Стеня. Князь подозвал их. — Кадим, Стенька, пойдёмте. Слишком ветрено. Я вновь зажигаю белую свечу, закуриваю белую сигарету. Белые жалюзи скрывают от меня белый день. На улице лежит снег – и всё белым-бело. Среди него стоят белые, светлые дома. Даже сейчас горящий огонёк свечи идеально вписывается в окружающую обстановку. Тут я понимаю, что когда пишешь зимой, нужно, чтобы рядом всенепременно мерцал какой-нибудь огонёк. Не обязательно свеча. Может, брезжащий огонёк электрической лампочки, гирлянда или что-то другое. Мне даже кажется, что можно рядом с текстом на экране монитора открыть какое-нибудь видео, где заснят пылающий огонёк – например, свечи. Такое ощущение, что любой огонёк – это лоск обстановки, первый признак жизни рядом. А сколько вечных огней горит сейчас по России, сколько факелов на газодобычах, сколько огоньков печек в далёких деревнях горит в данный момент, сколько костров, сколько в эту секунду людей прикуривают сигарету! Везде жизнь, везде пульсирует жизнь. Но сколько огоньков печек в далёких деревнях! В домах, которые стоят почти по подоконник в снегу. И внутри них, в белых печах, горят огоньки, потрескивают дрова. Сколько судеб возле них. Сколько прекрасных, добрых людей. Именно такими князь хотел видеть всех-всех вверенных ему Богом россиян. Все трое закрылись в княжеском тереме, улицы города опустели. Зашедшие тут же припали к окнам и стали внимательно наблюдать за тем, что происходит. Ветер дул с невероятной силой. Однако затем он немного стих, потому что откуда-то сбоку с ним соприкоснулся другой поток. Так, с течением времени, с пребыванием всех ветров, в середине города всё абсолютно затихло – центр Вереи погрузился в полный штиль. На окраинах же, по периметру города, воротины на столбах крутились вокруг своих осей уже как сумасшедшие. Ветра, проходя сквозь них, сталкивались и из-за равной силы не могли потеснить друг друга, что неминуемо заставляло их устремляться вверх. Потом ощутился резкий толчок, и пол накренился. Ещё один. Ещё один. Ещё. С каждым новым толчком крен менял своё направление, а затем пол вдруг стремительно дёрнулся и зашатался то влево, то вправо, сбив всех с ног. Верея будто забарахталась в чём-то невесомом, словно поплавок, только-только вынырнувший из воды, куда его утянула сорвавшаяся с крючка рыба. Дальше глаза снова прильнувших к окнам наблюдателей просто округлились: лес, окаймлявший город, стал плавно уползать из вида, пока окончательно не исчез. Его сменило обыкновенное небо. Только когда пол надолго вернулся в изначальное, ровное и статичное положение, Фёдор решился озвучить свои мысли: “Мне кажется, мы летим…” -15- |
|
пред 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 след |