— Показав мне город и выпустив из него малюсенького орла, перс убрал золотой ящик обратно в холщовый мешок, — продолжил князь, — еле-еле забрался на коня, так, что только двое татар смогли усадить его – а они уже давно ждали его с добытой данью, – да ускакал с отрядом прочь в крымские степи. А может, и в Персию. А может, умер где в дороге. Никто о нём из нас ничего больше не слышал, никто не судачил. Но лет через пять встретил я случайно в поле блуждающего татарина. Голодного, худого, в оборванной одежде. Признал он меня и сказал, что был тогда в отряде, и что помнит до сих пор странного перса. Что именно из-за него пришёл в Верею. Сказалось, татарин невольно подслушал наш разговор со старцем, увидел взлетающего орла.

— Был он и в отряде, однажды скакавшем по полю в поднимаемой копытами пыли. А лишь пыль у леса отстала, старика и след простыл. Будто испарился он… Некоторые воины опосля нашли в гривах лошадей запутавшиеся перья самых разных птиц, да никто так и не смог объяснить, откуда они взялись, потому что полно было перьев заморских пернатых – тех, что ни у нас, ни у татар в Крыму отродясь не водилось. И у встреченного мной татарина осталось перо, зацепившееся тогда за седло. Оно стало его талисманом, везде оберегало его. Вон, какую дорогу выдержал! И дошёл! Целый, невредимый. На охоте – и там ни разу под лапу зверя не попал. Среди русских выжил! Хозяйство какое-никакое завёл, женился, дети… Так и стал ждать прихода особого дня – равноветрия. Знаешь, о ком я говорю?

— О Кадиме? О Кадиме?? Неужели о нём??? — изнывал от нетерпения Стенька.

— Да, именно о нём. О нём самом. Вон, посмотри, как усердно копает, хотя работу только завтра начнём. Полжизни ждал этого дня. Всё бросил. Частенько мы с ним беседуем о грядущем. И чем ближе наша цель, тем чаще и дольше говорим. От него я узнал некоторые подробности, ибо старик не мне одному обмолвился о своём таинстве. Кадим рассказал, что старец часто заговаривал с воинами об особенном месте, но все слушали его и потешались, не веря его сказкам. Перс говорил, что в этом месте настолько всё совершенно, красиво что ли, настолько всё завораживает, чарует, что истина открывается сама собой. Нужно, говорит, просто сосредоточиться, заострить внимание и вглядеться в это место. И тогда… Тогда... На самом пике своего повествования старец завсегда вдруг вставал и пускался в пляс. Крутился, вертелся, размахивал руками в разные стороны, и в такие минуты казалось, что нет счастливее его человека. Сидящие у огня подхватывали его мотив и тоже плясали. За это татары и любили перса. Везде брали его с собой.

— И знаешь, что я задумал ещё, Стенька?

— Нет, князь, помилуй, откуда… — пожал плечами “исследователь”.

— Я же слежу за всем нашим стадом, оберегаю его, как могу. Потому что хочу быть хорошим головой города, даже самым лучшим головой: чтобы посещали гости Верею и восторгались, чтобы знали, что живёт мой народ хорошо, не тужит. Понимаешь, я хочу остаться в истории нашего города ни как угнетатель, хотя не избежать жестокости в отдельных случаях, но ни плохая, ни хорошая власть без них невозможна. А хочу остаться – как отец самый преособенный, всех любящий. Хочу, чтобы сына моего опосля приняли как моё продолжение, как часть меня. Чтобы с радостью ждали его вокняжения, и не свергли, не убили вслед за моей кончиной, как убили братьев моих и сестру за смертью отца, чудом не добравшись до спрятавшегося меня. Хочу, чтобы даже мысли у народа оной не возникло. Поэтому и задумал я большое дело. Хочу подсмотреть всё в особенном месте, досконально понять, что оно из себя представляет, дабы вернуться и сделать у нас всё совершенно как там. Чтобы любому жителю, любому гостю или заблудшему бродяге при входе в Верею открывалась истина. Стеня, брат, ты что раскис? Ты что, плачешь?

-9-

пред 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 след