— Расходитесь по домам, плотно закрывайте двери, обвяжитесь – мы приземляемся! — гаркнул князь. — Скоро, совсем скоро мы окажемся в особенном месте. Креститесь и молитесь, чтобы с нами всё было хорошо! Ну же, расходитесь!

Люди бегом устремились к своим пристанищам.

— Дружи мои, не оставьте меня! — воззвал Фёдор к готовым умчаться приятелям. — Нам нужно быть вместе, вместе направлять людей, что бы не случилось!

— Хорошо, князь, воля твоя… — с досадой ответили оторванные от своих семей мужья. Однако чувство вящей ответственности наскоро взяло верх.

— Поспешим же! А дальше будь что будет. Всё в руках Господа!

Орёл всё снижался и снижался, снижался и снижался, да теперь с такой быстротой, что казалось, будто он смахнул с высокой горы, разглядев в долине добычу. Пернатый исполин спускался, раскинув крылья, спускался, пока вдруг не разжал когти и не взмыл вверх.

Все, кто смотрел на него из окон, до смерти перепугались. Князь, его жена, оставившая детей с прислужницами, и помощники не были исключением. Они, побледневшие, обнялись подвое, ожидая сильного удара под ногами.

Но удара не последовало – вместо него резко качнуло. Верея словно врезалась в большой кусок наполовину растопленного сливочного масла. Все повалились с ног. Кувыркаясь, верейцы втемяшились в стену, чтобы потом откатиться обратно.

По окнам побежали взявшиеся из ниоткуда струи воды: точно внезапный ливень накрыл дотоле абсолютно сухие дома, нежащиеся на ярком солнце. Мало того, вода принялась затекать в терем через щель под дверью, заливая пол. Подмокшие люди с трудом встали на ноги, однако тотчас повалились, потому что город враз будто превратился в ладью, раскачиваемую сильным ветром. Несло то вперёд, то назад.

Вода всё пребывала. Струилась, сочилась. И не было ей края.

— Конец, — не выдержал городской голова, — обсчитался орёл с местом посадки, сейчас потонем…

Впервые князь дал слабину. Окружающие посмотрели на него пустыми глазами, схватились для устойчивости за мебель, что попала под руки, и, растеряв за страшные мгновения все-все мало-мальски пригодные мысли, принялись ожидать худшего.

— Отче наш, иже есть ты на небесах… — едва затараторил Фёдор, как вода по своей воле перестала с шумом подкатывать, а после и вовсе начала убывать, причём с той же быстротой, с какой стремилась внутрь. Качка сильно уменьшилась.

— Спасены! Спасены! Боже, спасены! — закричал не помнящий себя князь и обхватил Ангелину напряжёнными, покрывшимися мурашками руками.

Стенька, перенервничав, молча опустил ладони в покрывавшую пол воду и подкинул её вверх. Снова опустил и снова подкинул. Он был как водяная мельница, как не устающие жёрнова внутри неё.

На фоне обезумевшего Стени и рыдающего князя Кадим смотрелся куда более любящим жизнь. Татарин достал из-за пазухи своё счастливое перо, поцеловал его и с возгласом “Спасён! Спасён!” зашёлся в кружащем, хлюпающем танце, разбрызгивая капли по всему терему. Он до боли напоминал старика, плясавшего в оранжевых отблесках костра.

Когда вода совсем отступила, окончательно пришедший в себя Фёдор осторожно приоткрыл дверь. Снаружи в свои права потихоньку вступала ночь. Облаков видно не было – лишь первые еле-еле мерцающие звёзды нехотя выбирались из своих небесных нор на самую верхотуру. Это было режимное время или, как его ещё называют за морем, Голубой час – час, во время которого небо окрашивается в переходный цвет между днём и ночью. Час, когда всё-всё вокруг – будь-то дома или деревья – на блеклом заднем фоне насыщается красками, выделяется и не позволяет оторвать от себя глаз. Именно в одну из таких волшебных минут все четверо перешагнули дверной порог, ступили наземь и, осторожничая, побрели на высокий берег Протвы – туда, где верейцы сидели с Иисусом, – чтобы с высоты разглядеть особенное место, в которое орёл принёс Верею.

-37-

пред 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 след